|
Ср. Мф. 4, 23 (исцеления Иисуса)
VII век: когда мёртвые здоровее живых? Максим Исповедник о смысле болезней.
БОЛЕЕТ ЛИ БОГ
*
Ребе Калоним Калман Шапиро говорил, что никто из людей не может понять, как бесконечно страдает Бог (Шварц, 2004, 37). «Во всякой скорби их Он не оставлял их» (Ис. 63,9) - «не оставлял» можно понять как «помогал» (фраза у Исайи продолжается «Ангел лица Его спасал их»). А можно понять и как «скорбел с ними».
Отсюда убеждение, что, когда страдает верный Богу человек (или народ – евреи), Бог страдает во много раз более, страдает бесконечно. Например, от разрушения Храма. Некоему раввин Илия открыл, что Бог трижды в день оплакивает гибель Храма.
Чтобы помогать, вовсе не обязательно сострадать, достаточно любить. Более того, кажется, что сострадание тем больше, чем меньше возможность помочь. Поскольку Бог всесилен, зачем Ему сострадать? Он помогает!
Только, во-первых, Божие всемогущество ограничено человеческим богоподобием. Во-вторых, страдание и сострадание очень разные явления. Не случайно учёные утверждают, что страдание есть, а сострадания нет. Они ведь и души не обнаруживают при вскрытии. Страдание – свойство творения. Бог страдать не может. Но сострадание – свойство Божие, и в человеке сострадание так же сверхъестественно, как и любовь.
*
Бог даже камень болезни может превратить в хлеб веры. Когда это пытаются сделать люди, получается ханжество.
*
Почему хорошие люди часто испытывают страдания. Обычно говорят, что Бог испытывает веру человека, но ведь это жестоко! И зачем испытывать, если Бог и так все знает?
Античные философы пытались утешаться тем соображением, что страдают и плохие люди. Слабое утешение, потому что и плохой человек - человек, и в этом отношении его страдание - мое страдание. Говорить о "страданиях" как "испытании" это, конечно, поэзия, а не богословие, но стихи иногда удивительно помогают выжить. Только не надо воспринимать их чересчур буквально. Что до слова "испытания", то христиане древности, которые его ввели в обиход, не имели в виду "проверку", а имели в виду "закалку". Именно потому, что Бог знает, что мы выдержим - Он иногда дает нам почувствовать, что такое перекладина креста, который Он несет.
Почему Бог терпит страдание? А вот хирург Петр Щеплев (Труд, 3.4.4) процитировал неназванного американского врача: "Хирург зарабатывает себе на жизнь, оперируя, но создает себе репутацию, отказывая в операции".
*
*
Архиепископ Павел Лебедь (Московский Патриархат), настоятель Киево-Печерской лавры, потребовал убрать из Лавры больницу для больных СПИДом: «Мне неприятно, например, что со мной живет человек, который гулял, получил все болезни, какие только можно получить. А я молюсь, прошу у Бога прощения... И чтобы меня кто-то наградил здесь, ходя по территории».
Сердце и разум совпадают, когда не замутнены грехом. Не будем взывать к сердцу, зайдём ненадолго к разуму. СПИД не передаётся от прохожего к прохожему. СПИДом болеют и праведники, которые не «гуляли». Это – научные истины.
Болезнь может быть иногда наградой безо всякой иронии, во всяком случае, с точки зрения верующего человека. Это – христианская истина, отличающая христианское мировоззрение от всякого иного, рассматривающего болезнь исключительно как месть за грех. Конечно, молиться о СПИДе не следует, но быть готовым принять болезнь как награду от Бога – достойно даже архиерея.
*
Филип Янси в эссе о Донне (Reality and Vision, 1990, p. 173-186) отмечал, что переломным в отношении к боли стал XIX век: до этого верующие принимали боль как волю Божию, как дар, причём весьма драгоценный. С XIX века боль стали лечить и рассматривать как симптом необходимости лечения. Она демистифицировалась. Причинение себе боли, столь распространённое в аскетике, у современного человека вызывает лишь неудомение, если не брезгливость.
Современная медицина, действительно, борется с болью и болезнью, но это не означает, что она борется с Богом. Отождествлять Бога с болью означает повторять ошибку средневекового ханжества, которое во всём видело невидимое. Даже Фрейд умер остановиться в своей жёсткой интерпретации мира - во всяком случае, свою сигару он не рассматривал как эротический символ. А вот ханжа останавливаться не умеет - во всяком случае, когда речь идёт о других.
Невозможно отождествить Бога с болью, если обращаешься к Богу. В этом атеисты-врачи благоговейнее верующих. Они убивают боль. Бог от этого не умирает. Он даже не сердится, а скорее всего, радуется.
Иов тоже обращался к Богу с вопросом о причине своих страданий. Он не считал Бога этой причиной, он считал боль - беспричинной, незаслуженной. Он не спрашивал "почему я", Иов спрашивал "Почему Ты?" Почему Ты не прекратишь мою боль?
Один из источников боли - страх. Страх не Божий, а страх материальный. Человек, который боится какой-то медицинской процедуры, создаёт своим страхом бомбу, которую сам и взрывает: ему действительно будет больнее, чем тому, кто не боится. Ведь боль не только физическое явление, она сигнал и о неблагополучии в душе.
К ОПРАВДАНИЮ ДОБРА: ПАТОЛОГИЧНОСТЬ ЗДОРОВЬЯ
Толстой замечательно сказал о любви как уничтожении дистанции, восприятии любимого как части себя и, соответственно, о неестественности многого в отношениях с любимым человеком. Нельзя ведь сопереживать своему сердцу или пальцу. Любовь вытесняет влюблённость, потому что самовлюблённость грех, но любовь к себе - норма.
Главный враг любви, разрушающий это единство - не ненависть, не смерть, а болезнь. Вера в сопереживание, сострадание есть, скорее, суеверие. Появление стигматов как сострадание и сочувствие, обычно - фиктивное сострадание, патологическое сострадание. Поэтому настоящие стигматики тщательно свои стигматы скрывали. Патология в том, что чем больше боли, тем больше боли - и более ничего. Сочувствие, проявляющееся в со-болении, не пользует нимало.
Если бы Пётр прогнал благоразумного разбойника и приколотился бы ко кресту рядом с распятым Иисусом, лучше не было бы ни Петру, ни Иисусу. Разве что, если бы он неблагоразумного уволил от страданий, дав тому возможность понять то, что благоразумный уже понял...
Оставаться здоровым, когда болеет любимый человек - нормально. Только в этой ситуации открывается сердце и само здоровье воспринимается как патология. Не болезнь - ничего не болит, а именно патология. Ненормально разъединение. Либо здоровье должно перетекать в больного, либо боль должна перетекать в здорового. В этом правота беспокойства о Боге, Который "терпит зло". Разумеется, "терпеть зло" означает "терпеть отсутствие боли от зла". Твои творения мучаются, а Ты? Если Бог - прочисти, по которым текут здоровье и добро! Только вот это две разных проблемы. Терпеть своё здоровье - это одна работа, а восстанавливать единство - другая работа.
Бог делает и третью работу - Он посылает Сына страдать (не со-страдать, а просто - страдать). Он и терпит Своё совершенство - тоже не такой уж лёгкий труд, как может показаться тем, кто лишь фантазирует о совершенстве. Главное же - Он прочищает каналы, Он восстанавливает единство. Это в Его силах. Только не сразу, а день за днём, во времени - потому что само существование времени есть разрыв. Время есть боль вечности.
*
Страдание - это боль, в которой человек увидел высший смысл. В этом ценность страдания - оно очеловечивает то, что является животным. Боль распятого человека ничем не отличается от боли распятой кошки, но страдает лишь человек. Возможно, поэтому сама мысль о распятой кошке кажется человеку гнусной - распятие есть гадость, придуманная человеком для себе подобных, не нужно втягивать в эту гадость непричастных к ней. Ровно по той же причине мысль о распятом Сыне Божием тоже не вмещается в сознание. Во всяком случае, она не должна вмещаться, она должна вытесняться, и очень жаль (хотя и неизбежно), что эта гнусность превращена в культурный факт.
Человек умеет не только обволакивать чужое страдание размышлениями так, что сострадать уже не нужно. Человек способен ошибаться, придавая боли ложное толкование. Например, предатель, безусловно, испытывает боль. Это очень человеческая боль, это боль совести. Предатель страдает. Может и палач страдать, и инквизитор. Однако, это страдание немножко отлично от страдания Христа, от страдания того, кого пытает палач, с кем расправляется инквизитор. Между тем, и в наши дни очень многие люди этого различия не видят. Многие считают возможным говорить, что церковные лидеры, предавшие Церковь в распоряжение тоталитаризма, оправданы тем, что они страдали - нравственно страдали. Страдали, когда их ближайших друзей расстреливали, а они "ничего не могли сделать" и были вынуждены есть икру на приёмах у деспота.
Даже не обязательно активно грешить. В современной России многие христиане героически запретили себе участвовать в политике, думать о ней даже наедине с собою, не выступать в защиту правды. Разумеется, они страдают, потому что человеку противоестественно так себя сдерживать. Однако, это страдание никакого отношения к любви и вере не имеет. Такая боль сигнализирует о грехе, а не о добродетели. Однако, человек уверяет себя, что он так поступает не по своей воле, а для блага Церкви, из послушаний церковной власти - и боль начинается восприниматься как результат и сигнал добродетели послушания и смирения. Ошибка тривиальная, но всё же ошибка.
*
Человек ненавидит страдание, но часто ценит способность к страданию. Любопытное явление, которое кажется мне чем-то связанным с ресентиментом и которое назову пока мартирофилией. Страдание и готовность его переносить ставятся на недолжное место, становятся единственным признаком духовного здоровья, вытесняют творческое отношение к жизни. Трепет перед страданием встречается у вполне творческих людей, где-то на периферии, как суеверие у архиерея: на собственную жизнь влияния не оказывает, но искажает взгляд на жизнь чужую. Люди начинают оцениваться по тому, готовы они к страданиям или нет. Мать Мария Скобцова в стихотворении написала, что готова к страданиям - значит, она святая. А мать Мария написала поэзию, а не правду, потому что к страданиям нельзя быть готовым, такая готовность была бы нечеловеческой и античеловеческой. Она святая, потому что защищала гонимых, даже не потому, что за это претерпела страдания. Недопустимо ожидать от человека готовности к страданиям уже потому, что это опасно соприкасается с ханжеской и палаческой решимостью лечить человека страданием. Страдания могут искупить грех, но страдания не могут дать святость. Один из признаков слабости христианского сознания перед лицом секулярной эпохи - когда начинают пропагандировать мучеников-христиан как ответ секуляризму. Но мученики были и у секуляризма, и у любой ложной религии, мучениками делали своих врагов христиане. Мучения не имеют отношения к истинности или ложности веры, они свидетельствуют лишь об отсутствии веры - пусть даже ложной - в тех, кто причиняет мучения. Истинный фанатик не будет мучать, он предпочтет мучаться, и хорошо, когда человек не мучает, но плохо, если человек уверен, что он силен достаточно, чтобы вытерпеть муки.
"Великие преследователи выходят из рядов мучеников, которым не отрубили голову. Страдание отнюдь не утоляет жажду власти, а, напротив, до крайности обостряет ее". Это наблюдение Сирана остроумно, но исторически не подтверждается. Религиозные гонения разворачивали те, кто не страдал, а лишь прикрывался чужим страданием. Тот, кто может сказать "я страдал", никогда не скажет ни этих слов, ни, тем более, "мы страдали". Так говорят лишь конформисты и предатели, пытающиеся спасти лицо. Не всякое страдание обостряет жажду власти - в этом цинизм ошибается, а лишь страдание неудовлетворённого властолюбия. Апостол Павел страдал, но от неразделённой любви. Получили он власть, он бы не злоупотребил ею, а попросту подарил бы первому встречному.
*
Страдание есть боль, соединённая со смыслом. Смысл может быть очень эгоистический. Фанатики, которые себя бичевали мадридскими вечерами, страдали, но днём заставляли страдать других.
*
Посмотрел по ТВ австралийский фильм 2001 г. (реж. М.Жоффре) "Человек, который судился с Богом". Никак не мог понять сюжета, потому что фильм держится (в переводе) на каламбуре, который перевести невозможно. Это даже не каламбур, просто возвращение к первоначальному смыслу слова "форс мажор". Страховки обычно не покрывают "форсмажорных обстоятельств", и вот бедолага, у которого кораблик сгорел от молнии, подает в суд на церковников - на раввина, кардинала, англиканского епископа. Логика остается непонятной, если не вспомнить (а на русском языке этого не вспомнить), что "форс мажор" на латыни означает "сила великая", "высшая сила". Творец - вот Высшая Сила. Все претензии к нему. В оригинале, как мне написали из Австралии, вообще стоит the Act of God - термин австралийского законодательства, означающий то же, что форс мажор. Что ж, и в России раньше было выражение "Божие посещение" - причем имелось в виду вовсе не что-либо хорошее, а пожар. Заканчивается моральной победой героя над клерикалами, с удовольствием принимающими деньги, предназначающиеся Богу, но не желающими расплачиваться за зло, творимое по воле Божией. Однако, герой отзывает иск, потому что влюбляется и полагает, что нечестно предъявлять претензии за лодку Тому, Кто дал ему такую женщину. К сожалению, такая - вполне разумная - теодицея приходит в голову обычно задним числом. Не лучшее ли указание на бытие Божие - извращенное бытие человека, который скулит автоматически, а благодарит лишь по здравом размышлении?
*
Фантаст Шекли выдумал прибор, который при малейшем признаке опасности окружал космонавта непроницаемым полем. Прибор оказался никуда не годным, потому что, если опасность была непрерывной - поле действовало непрерывно. То есть, если кто-то махал перед носом космонавта ножом, поле не выключалось и тот, кого оно окутывало, быстренько погибал от удушья.
Человек пытается защититься от скорбей - чужой злобы и собственной слабости и глупости, от страха смерти и от болезней - тем, что создает вокруг себя, поближе к телу какую-то защиту. На лицо можно надеть марлевую повязку - она не пропустит заразу. На тело можно надеть кольчугу - она защитит от ножа. На душу можно надеть маску высокомерия - и никакие насмешки не страшны. Можно всего себя одеть в броню гордыни - и даже смерть встретить равнодушно. Это действительно переживается телесно, как близость к телу некоей стены, которая не дает волнам житейского моря нас захлестнуть.
Только вот беда: слишком тяжелая броня убивает своего неблагоразумного хозяина. Замурованному человеку смешно говорить, что стена прочно ограждает его со всех сторон. Чужая гордыня может убить мое тело, но собственная гордыня убивает мою душу. Я задыхаюсь в том очищенном пространстве, которое создаю, чтобы дышать спокойно. Я думал устроить маленький садик перед домом, а он разросся и уже не выпускает меня погулять, он уже разваливает фундамент. Долгая и кропотливая работа, которую многие люди совершают годами, огораживая себя от психологических посягательств других людей, завершается тем, что сам защищающийся превращается в чудовище, изматывающее всех окружающих своим эгоизмом, агрессивной самообороной, упреждающей злобностью.
Выход из этой ситуации описал св. Максим Исповедник, мимоходом заметив как-то, что спасение совершается с теми, кто «расширяем скорбями» (Творения, М., 1993, т. 1, с.212). Скорбь можно победить не бегством от нее, не сверхзащитой от нее, а тем, чтобы в испуге бежать вширь, к Небесному Царству. Расширить себя - то есть, снять с себя кожу эгоизма, снять гордыню, убрать равнодушие и безразличие, которые отделяют от нас весь мир, подобно безумно широкой нейтральной полосе.
Положившись на Бога, рискнув, человек обнаруживает, что он как раз и нашел защиту. Только ограда - там, где ей и положено: бесконечно далеко от ограждаемого, не досаждая ему, не прикасаясь к его коже. Это гордыня трется о нас, непрестанно отвлекает наше внимание на себя, раздражает - подлинная стена невидима. Тот же Максим Исповедник перечисляет, что может быть названо стеной: мудрость Божия, ангелы, «навык в истинном и твердом ведении, окруженный стеной всех нравственных, естественных и богословских умозрений» (Там же, 213). Не наше добро, а Божие - вот стена, а если уж наше добро - то это добро умозрения, взирания на Бога, на далекий горизонт. Чтобы пройти по проволоке, надо глядеть не под ноги, а выше, намного выше.
*
Человек не какое-то однородное месиво, а существо живое и поэтому имеющее сложнейшую структуру, крепко защищённую от многих опасностей. К сожалению, любая защита может быть использована не по назначению. Это хорошо видно на примере рыцарских доспехов: в том виде, в каком они наиболее впечатляют, они изготавливались не для защиты от врага, а для защиты от друга. Пышные доспехи использовались прежде всего на рыцарских турнирах, где сражались со "своими", а не с чужими. Так и способность человека к адаптации превращается в способность человека к самоизоляции. Способность приспосабливаться и жить в самых тяжёлых условиях используется для того, чтобы не жить, а существовать, приспосабливаться ценой нравственного разложения, а то и для того, чтобы делать условия тяжёлыми для окружающих.
В человеке существует и механизм, помогающий справиться с этой напастью. У многих товаров, особенно у заранее упакованных продуктов - от вина до сыра - делают "козырьки", "ленточки", "насечки", помогающие их открыть. Надо только найти кончик фольги или нити, потянуть - и надёжно упакованный пакет или бутылка раскроются.
Человеку таким кончиком чаще служит боль, чем удовольствие. Удовольствие, наслаждение - замечательно, но, к сожалению, они воспринимаются как сигнал: "ОК". "Всё нормально". "Так держать". Боль и страдание помогают человеку встряхнуться, вскрыть одеревеневшую оболочку эгоизма. Эгоизм - это забывчивость. Удовольствие сообщает, что мне хорошо, но удовольствие ничего не сообщает о том, каково другому. Человек же, не будучи стадным животным, свободен быть бесчувственным к страданию другого. Он может прожить и эгоистом. Способность нашего тела страдать и есть механическое средство возвратить нашу душу к состраданию.
БОЛЕЗНЬ
Боль - Божий дар, обратная связь между человеком и жизнью, знак царственного достоинства человека. Компьютер не испытывает боли - неполадки компьютера отдаются болью в человеке. Поэтому человек - хозяин компьютера. Поэтому всякий, кто заставляет мучаться другого человека, проявляет не свою силу, а свою бесчеловечность, посылая сигнал о самой страшной болезни - неспособности чувствовать чужую боль.
Боль - слово, хотя не всякая боль складывается в связное послание. Болезнь - письмо. Больной не всегда адресат болезни, иногда болезнь послана тем, кто рядом с больным. Такова смерть. Умирающему она не сообщает ничего нового, почему, собственно, умирание не вполне болезнь. Тому же, кто рядом с умирающим, смерть сообщает многое, и выразить этого каким-либо другим способом совершенно невозможно. Это многое способно избавить человека от смерти - только бы узнать язык, которым написано послание.
Многие люди утверждают, что не боятся смерти, а боятся умирания. Так гонцы древних деспотов, отправляясь в путь с запечатанным тайным посланием, трепетали: а вдруг там написано такое, что получатель в гневе убьёт доставившего письмо.
Болезнь начинается там, где боль вторична. Так настоящий богач не подсчитывает копейки. Только, в отличие от богатства, болезнь есть несвобода, нищета - к счастью, не духовная. "К счастью", потому что было бы очень грустно, если бы дух покорно пятился за раком или ампутировался вместе с ногами. Больной всегда не может того, что может здоровый. Иногда он не может подняться с кровати, иногда он не может видеть, иногда - слышать. Всякая болезнь есть немощь, но болезнь есть не только немощь, и не всякая неспособность - болезнь. А некоторые болезни, особенно душевные, это как раз - гипертрофированные способности. Например, сексуальные. Лживость - болезнь, хотя лживость - это мощная способность.
Можно сказать, что, сравнивая болезнь с грехом, человек делает болезнь не столько болезнью, сколько метафорой. Однако, на самом деле здоровье - вот метафора. Понятие нормы, правильности, идеальности допустимо для всего, кроме человеческого существования, потому что человек не подлежит измерению ничем и никем. "Здоровый человек" - это опускание человека до уровня бессловесной скотины.
Есть нормальная реакция на болезнь, есть болезненная реакция на болезнь, когда болит не тело – дух. И здесь понятие нормы относительно. Здоровый душой человек страдает, если его сын погиб на фронте. Здоровый духом человек страдает, если его сын хвастается тем, скольких убил врагов.
*
Болезни делятся на два очень разных сорта. От одних болезней плохо больному, от других - окружающим. Старику не плохо от старческого маразма, он его не замечает, он в нём живёт. Алкоголику от алкоголизма не плохо, ему плохо от отсутствия алкоголя. Впрочем, алкоголик сохраняет свободу воли, в отличие от маразматика, и может перестать если не быть алкоголиком, то перестать пить - и тем доставить окружающим большое облегчение, вернуть здоровье множеству людей, которым раньше причинял боль. В большинстве же случаев, окружающие вольны выбирать степен соучастия в болезни другого, а вот больные выбирать не вольны.
*
Человек древности шёл за выздоровлением в храм. Он шёл туда же узнать будущее. Всевозможные гадания, существующие и поныне, хотя бы в форме суеверий и астрологии, - лекарства, напоминающие о самой большой болезни человека. Незнание будущего, - для человека болезнь.
Много написано фантазий, показывающих, как плохо знать будущее: жизнь якобы потеряет всякий смысл и остроту. С таким же успехом можно утверждать, что Богу скучно, коли Он всеведущ, что слепым интереснее жить. Знает будущее любой творческий человек, и это освобождает его от попечения о будущем.знает будущее всякий, кто полюбил - знает, что и в будущем будет любить, и это наиважейшее.
На первых порах вера в Христа казалась ответом на вопрос о будущем: не будет будущего, скоро вернётся Господь, надо чуть потерпеть. Сменяются поколения, и рядом с людьми, которые ограничиваются терпением, всё больше христиан, которые не беспокоятся о будущем, потому что творят. Язычник спрашивал у астролога или прорицателя, стоит ли ему завтра торговать - христианин знает, что либо торговать стоит. Христианин полагает, что торговать стоит всегда, а вот мошенничать в торговле не стоит никогда. Чем и отличается от неверующего, убеждённого, что нельзя прожить без мошенничества.
Современный человек не рвётся знать будущее, как рвались современные люди. Будущее современного человека лишено многих угроз, которые были почти неизбежны не так уж давно. Не грозит оспа, не грозит голод, не грозит рабство. Незнание будущего не так опасно для тела, как раньше, и вовсе не опасно для души. Из острого болезненного состояния незнание будущего стало технической деталью.
Не знать бущего - не болезнь, но болезнь, помимо прочего, лишает будущего. Не знания будущего, а именно будущего - того, которое у человека было. Это будущее заменяется другим, может быть, не худшим (болезни проходят, да и мало ли что может быть), но - иным. Болезнь бьёт и по времени, и по пространству. Прошлое не отъезжает медленно в дымку, как обычно, а быстро отскакивает от заболевшего человека, превращаясь в прошлое совсем другого - здорового - человека. Настоящее раскатывается в какое-то водянистое бесформенное пространство, а пространство сужается до одеяла.
Психолог, возможно, может смягчить болезненные чувства, которые испытывает жертва болезни. Но победить эти чувства должен сам человек. Победить нужно не болезнь (это уж пусть врачи или Создатель), а тот мир, в который вводит болезнь. Это непростой мир, но реальный, в нём можно жить, и жить неплохо, как и подобает победителю. Только сперва надо сознать, что речь идёт о сражении, что само по себе возникновение в твоей жизни этого мира - не конец боя, а начало.
*
Болезнь есть один из ответов на вопрос о том, откуда в мире зло - точнее, откуда в мире свобода. Болезнь есть явление свободы нашего тела, свободы того праха (глины, песка, протоплазмы, воды и пр.), из которого создан человек. Эта свобода бездумная, свобода пред-разумная, пред-инстинктивная, неумеющая объединяться хотя бы с другими членами своего же тела, свобода не великая, но присутствующая в Божием творении просто потому, что Бог не может создать ничего рабского. Почки свободны и печень свободна, и не человеку упрекать их в том, что они неразумно пользуются своей свободой.
Болезнь - не самое страшное в мире. Во-первых, болезнь может преобразиться в страдание. Во-вторых, "болезнь — это борьба" (Сиоран), сопротивление боли, попытка восстановить здоровье. Даже неизлечимая болезнь есть борьба, и она часто заканчивается большим успехом, чем какой-нибудь фурункул. Болезнь нарушает гармонию человека со вселенной, когда каждый удар сердце соответствует ритму мироздания. Неизлечимая болезнь нарушает эту гармонию необратимо, но материально, и дух может обрести утраченное, не обретая телесной силы. Паганини на одной струне играл лучше, чем другие скрипачи на всех струнах. Когда же "лира сломана", аккорд, может быть, и рыдает, но арфист может рассмеяться и сменить профессию.
Здоровье таит в себе болезнь. Все мы здоровы, пока не посетили врача. Чем лучше врач, тем больше он видит болезней. Это не утешение больным, конечно, это предостережение здоровякам, не видящим, что у них развивается в лёгких, в сердце, в мозгу - радуйтесь! Здоровье - слепота, за которую можно и нужно благодарить Бога, одновременно делая зарядку.
За болезнь благодарить было бы странно (хотя возможно). Однако, болезнь помогает понять, что такое здоровье. Поэтому здоровый человек чувствует себя неловко, навещая больного. (Если человек такой неловкости не чувствует, он очень глубоко болен эгоизмом). Даже чужая болезнь напоминает нам, что отсутствие боли часто - признак не здоровья, а бесчувственности. Самые страшные болезни - именно от утраты нервной чувствительности. При проказе человек не чувствует своей раны и не ухаживает за ней, а в результате рана расширяется и сжирает его. И это бесчувственность физическая, что уж говорить о душевной и духовной. Самодовольство - признак здоровья или болезни? Ответ определяет диагноз.
Скептик Сиоран перефразировал Декарта: "Я болею, следовательно, я существую". Потом, впрочем, он уточнил: "Я болею, следовательно, осознаю своё существование". Конечно, любой больной с радостью променяет знание о здоровье на жизнь, как богослов променяет знание о Боге на Бога, как дама променяет дамский роман на мужа. Впрочем, и болезнь, и богословие, и дамские романы могут сосуществовать со здоровьем, верой и семейным счастьем. Стакан полон на 150 процентов.
Здорового человека пугает не болезнь, а жалобы на болезнь. Добрый человек преодолеет этот страх и скажет, как Сиоран:
"Но одного нельзя трогать [у больного], ибо, если лишить его этого, он безвозвратно погибнет: способности, точнее, страсти жаловаться на свою судьбу. Если вы это у него отнимете, страдания перестанут интересовать его и доставлять удовольствие. Он привыкает к страданию настолько, что не только постоянно говорит о нем, но даже им кичится, особенно повествуя о нем своим близким в наказание за то, что те не страдают, во всяком случае в данный момент. Жалуясь, он словно говорит: «Вот погодите, придет и ваш черед, вам от этого не уйти». Все больные — садисты; но садизм этот приобретенный; и это их единственное оправдание".
Впрочем, это ещё не предел доброты - предел там, где видят, что жалоба на болезнь это не садизм, это часть болезни. Только у болезни есть материальная часть, а есть духовная - вот жалобы, беседы о лекарствах и лечении и есть духчасть болезни. Болезнь заключается в том, что кажется, будто жалобы помогают. Они помогают - примерно как расчёсывание раны. Здоровые больны именно потому, что не любят жалоб за то, что говорящие больные нарушают покой здоровых, а надо не любить жалобы за то, что они вредят больным. Больной здоровый человек не любит больного за то, что стонет. Здоровый здоровый человек любит больного, потому что стоны указывают на потребность в любви.
Не всякая боль - страдание (не страдаем же мы от укуса комара), и не всякое страдание - боль. Высшее страдание - переживание бессмыслицы мира, хотя боли в этом страдании вовсе нет. В этом смысле способность человека страдать без боли, есть первое доказательство бытия Божия.
"Страдания других кажутся нам объяснимыми и преодолимыми: мы полагаем, что другие страдают из-за недостатка воли, смелости или трезвомыслия. Всякое страдание, кроме нашего, представляется нам заслуженным или до смешного понятным" (Сиоран) Этот скептик и антиклерикал в своём отчаянии и скепсисе, в своей памяти о смерти и грехе, - чрезвычайно католик. Когда же он пишет, что для понимания чужого страдания нужно "столько сердец, сколько есть страдающих людей" - он подымается до неба, хотя и не видит в этом никакого проку.
"Здоровье — вот оружие, побеждающее религию" (Сиоран). Маленькая поправка: здоровье побеждает суеверия, да и то не всегда. Во всяком случае, физическое здоровье. Значительно чаще религия отступает перед болезнью, хотя об этом не принято говорить среди верующих, как не принято вспоминать о том, что на одного мученика приходится всегда тысяча ренегатов, не выдержавших даже не мучений, а лишь их возможности. Тем не менее, сила болезни есть всего лишь сила разрушения, сила слабости. Эта сила побеждает не Бога, а верующего, разрушает лишь временное, а не вечное.
Болезнь есть не только физическое страдание, во всяком случае, для человека. Болезнь есть своего рода путешествие в иной мир, как и отпуск. Только во время отпуска человек попадает в мир, где он богаче обычного - он ведь не работает, а предаётся праздной неге, словно аристократ, он словно подымается на несколько ступенек вверх по социальной лестнице. Во время же болезни человек опускается на несколько ступеней вниз, превращается в бедняка, который не может того, не может сего... Только очень богатый человек может болеть так, словно он здоров и богат по-прежнему. Впрочем, есть болезни, которые не пощадят и супер-богача. Например, насморк.
*
Больные относятся к врачам точь в точь как верующие к священнику. Это спектр зависимостей от крайнего обожания до ненависти (разумеется, возможно и нормальное сотрудничество). И всё-таки остаётся надеяться, что в Церкви есть место и для отношений здоровых людей, не только для отношений в иерархии "больной-врач". Боязни рака, "канцерофобии" точно соответствует фундаментализм - боязнь современности и бегство от неё. Ипохондрики, всюду подозревающие болезнь, жалующиеся, что им достаются худшие кровати и лекарства - абсолютное подобие церковных людей, которые жалуются либо на духовенство, либо - если это само духовенство - на "секулярный мир", который якобы только и думает об абортах, однополых браках и прочих нехороших излишествах "культуры смерти". А врачи, которые не могут правильно поставить диагноз, потому что сами боятся заболеть этой самой болезнью? Среди врачей таких ещё немного, там есть внешний контроль, а вот среди духовенства ипохондриков, увы, едва ли не большинство. Только эту ипохондрию величают отвращением к греху.
*
Cтрахи и неврозы - прекрасная иллюстрация к тому, что болезнь есть форма несвободы. Утрачивается свобода восприятия и свобода анализа, свобода мышления, не говоря уже о свободе поведения.
См. также о желании быть здоровым.
*
Рассказ о призвании Матфея примечателен ещё и тем, что следует сразу после рассказа об исцелении параличного. Казалось бы: исцелил паралитика - скажи ему идти за Собой. Вот уж отличнейший выйдет ученик и посланец, будет говорить о Тебе с убеждённостью, питаемой личным опытом чуда.
Именно такой логикой вдохновляются те современные (преимущественно протестантского направления) проповедники христианства, которые свидетельствует о Христе, рассказывая о своей личной судьбе, о чуде, которое с ними произошло. Был членом банды, хулиганом, вором - и вдруг перестал.
Иисус движим какими-то другими соображениями. Несколько раз евангелисты отмечают, что Он прямо запрещает исцелённым рассказывать о происшедшем. Ни одного исцелённого Он в апостолы не выбрал. С некоторой натяжкой можно разве что о Марии Магдалине сказать, что она была избрана, но она всё-таки не проповедовала, а так, по хозяйству больше... Апостол Павел, правда, любил описывать своё обращение именно как выздоровление от болезненной ненависти к христианам и обретение любви ко Христу (заметим, всё-таки ко Христу, не к христианам; с христианами у Павла так и остались напряжённые отношения, хотя уже по совершенно другим причинам).
Конечно, исцелённый лучше скажет о Боге исцеляющем. Значит, Бог не хочет, чтобы о Нём говорили как прежде всего о целителе. Исцелённый невольно будет обращаться прежде всего к больным, нуждающимся в исцелениях. Здоровый человек будет обращаться к здоровым людям. Более того: здоровый человек может обращаться и к больным. Ведь любой больной хочет стать здоровым. Симметрии же нет: здоровый человек равнодушен к болезни и проблемам, с нею связанным. Более того: исцелённый должен перестать быть исцелённым. Он должен перестать быть "бывшим больным" и стать просто здоровым и нормальным человеком.
Христиане слишком долго делали акцент на спасении как исцелении, выздоровлении. Это можно понять: медицины-то не было. Евангелие заменяло и рентген, и аспирин. Однако, радость от исцеления есть временная радость. Даже - кратковременная радость. Радость, в которую призывает войти Бог, есть радость вечности. Нельзя бесконечно радоваться конечному. Жизнь не для исцеления, жизнь для жизни. Спасение есть прежде всего то, что после исцеления, или - коли человек не болел или если болезнь его не мешает творчеству - спасение есть творчество. Творчество бесконечно. Человек подобен Богу не тем, что человек здоров, а тем, что человек творец. Конечно, глядя на налогового инспектора, каким был Матфей, трудно поверить, что человек - творец. Трудно. Иисус в это не верил - Иисус это знал. Всем остальным, возможно, надо в это поверить. Трудно? Просить этой веры у Творца.
*
Боль и страдание
Боль и страдание не идентичны, как не идентичны тело и душа. Есть страдание - эхо от боли. Есть боль - эхо от страдания. Каким будет эхо, зависит от того, как человек проживает жизнь, не наоборот - ведь не звуки порождают пещеру.
РУСИШЕ МЕДИЦИНЕР
На самом деле, конечно, хочется в основном писать про русскую медицину... Но ничего хорошего сказать не могу, плохого Бог не велит. В принципе, она как наш автосервис, наша Церковь и т.п. - т.е. на каждой стадии гарантирован если не обман, то неисполнение обещания, задержка, подтасовка. Что, учитывая, что человек сложнее автомобиля, удлиняет "плечо неприятностей". Причём, необязательность и в платной сфере. Звоню в платную скорую - hospitall.ru - не отвечают оба телефона... Подвижники и порядочники мне пока не встретились. Фразу "вот санитарки тут хорошие" я повторяю для самоуспокоения как японец в анекдоте - "детей Вы холосо делаете!". Кстати, прислали мне ссылки на дивные совр. Записки врача - http://magazines.russ.ru/znamia/2007/5/os14.html. Там очень хорошо и про нехорошее свойство, которым и И. спасается, и я - фатализм. "Как есть, так и есть, ну что поделаешь"... Не хочу быть обузой ближним - из чего следует не "буду лечиться", а "буду помирать или дам себя залечить до смерти".
Что вообще за нежелание быть обузой ближним! Вся жизнь есть бытие обузой окружающим. Каждый крест каждому. Ну и что, неужели быть нулём лучше?! Так ведь таки да - посвящаем жизнь превращению окружающих в нули... Это, конечно, не Жизнь Моя так рассуждает, это я сам, но всё равно фатализм и игра на понижение нехорошо.
А так новости пока простые: при переломе (медиальном, не срастающемся) шейки бедра 12-го операцию назначили на 20-е. И еще вчера объясняли, что вообще для борьбы с отёком положено бы на недельку домой отправить расслабиться, но уж они в порядке исключения идут навстречу. Кто в теме, оценит...
*
Господи Иисусе Христе, Ты стал человеком таким же, каков и я, каковы и все люди, но Ты был и Сыном Божиим, и Богом, и что для нас нормально, было болезнью для Тебя. Наша жизнь, ограниченная возможностями тела и души, была для Тебя, предвечного и всемогущего Бога, такой же болезнью, как для нас слепота, рак или паралич. Смерть, которая для нас даже не болезнь, а нечто абсолютное и не поддающееся лечению, для Тебя была противоестественным следствием человеческого греха, и Ты, Господи, умер, но вышел из смерти как люди выходят из тяжёлой болезни. Болезни, естественные для нас, для Тебя были противоестественны и Ты с радостью возвращал здоровья просящим с верою. С верою прошу Тебя, Господи Иисусе, о здоровье всяческом, о том, чтобы все люди были возвращены к той норме, которую Ты для нас определил и от которой мы отпали.
От недомоганий тела и душевных изъянов исцели, Господи Иисусе Христе.
От болезней, с которыми мы свыклись, и от неизвестных нам болезней исцели, Господи Иисусе Христе.
От всего, что ведёт к смерти, что уже при жизни омертвляет тело и душу, исцели, Господи Иисусе Христе.
От бесчувственности к болезням других исцели меня, Господи Иисусе Христе.
От неведения о болезни разложения и смерти, тайно отравляющей жизнь, исцели, Господи Иисусе Христе.
Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, исцели нас от всякой болезни тела и духа так, чтобы воля Твоя о спасении всех совершилась к радости человеческой.
Господи Иисусе, святой Иоанн Златоуст назвал Тебя "Врач, который выше болезни", и я прошу Тебя не о том, о чём прошу врачей земных, которые сами болеют и сами страдают, прошу тебя о здоровье духа, о бодрости души, не об идеальном здоровье, а о здоровом отношении к болезни.
От ворчливости и раздражительности исцели, Господи Иисусе Христе.
От капризов и бесчеловечности исцели, Господи Иисусе Христе.
От сухости и бессердечия исцели, Господи Иисусе Христе.
От уныния и гнева исцели, Господи Иисусе Христе.
От чувства безнадёжности и отчаяния исцели, Господи Иисусе Христе.
Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, исцели нас от всякой болезни тела и духа так, чтобы воля Твоя о спасении всех совершилась к радости человеческой.
•
Больничное. Октябрь 2013 года.
Из вашингтонского "Мариотта" в клинику. Тромбоз после долгих перелетов. В клинике делают сканирование вновь, проверяя поликлинику. "Долгий перелет?" - спрашивает медик. - "Это куда?" - "В Америку". - "К врагам!" - безо всякого сарказма замечает медик.
В приемном отделении объявление: вне очереди принимают ветеранов войны и военных действий (война - с нацистами, замечу для иностранцев, военные действия - все, от подавления бунта в Новочеркасске до Палестины и Африки). До 1990 года в этом перечне были ветераны труда - исчезли.
Сдавая кровь, обнаружил новый для себя вид делопроизводственного документа: "Спиртовая тетрадь".
"Здравствуйте" я не услышал ни на одной из стадий госпитализации. Пациент - как и всякий житель - просто заключенный. Я - управляемый голосом предмет. При этом на каждой стадии, до знакомства с коллегами по палате, спрашивают: "Вы - священнослужитель?" Вот они патлы-то что делают!
• • •
- Инвалидность? Пенсия? Работаете?
- Работаю.
- Значит, бюллетень.
- Бюллетень не нужен.
- Значит, не работаете!
Говоря языком физики, тело тогда совершает работу, когда получает деньги, если не работает.
Встал в шесть, как всегда, помолился на славу – ведь теперь мне доктор прописал не стоять, а ходить, а мне и так легче думается и молится, когда хожу. А тут длинный и пустой больничный коридор в моем полном распоряжении. Взял ноутбук, сел в «красном уголке»: тумбочка, два кресла, между ними столик с шахматами. Положил ноги на столик, ноутбук на одеяло и на колени, очень удобно и, опять же, выполняю предписания врача: ноги должны быть выпрямлены.
Через тридцать минут мимоходящая медсестра возмущенно: «Уберите ноги!»
Ну да, интеллигентный человек (очки), а расселся, как американец.
Разумеется, мое «доброе утро» осталось безответным. Какое ж оно доброе, если тут такое свинство – ноги на столе…
|
